Закаспийский СЛЕДОПЫТ

(13 сентября 1859 – 17 марта 1919)
Выдающийся путешественник и зоолог Николай Алексеевич Зарудный не принадлежал к кругу официальных учёных. Об этом хорошо сказал первый его биограф, известный зоолог, профессор, граф Н. А. Бобринский (1940): «Тем замечательнее, что этот не получивший специального образования и постоянно нуждавшийся в средствах для жизни человек, используя лишь свободное от служебных обязанностей время, сумел обследовать… обширнейшие пространства Средней Азии, совершить четыре замечательных путешествия по Ирану, собрать огромные коллекции по всем группам животных, написать ряд капитальных трудов и многочисленные специальные статьи и приобрести имя орнитолога мирового масштаба».
Николай Алексеевич Зарудный – потомок старинного украинского рода запорожской старшины Зарудных. Он родился 13 сентября 1859 года в поместье своего дяди Н. А. Зарудного в с. Грякове (сейчас это Полтавская область), где и провёл своё детство. Родители жили в Петербурге, и предоставленный сам себе, мальчик был всем обязан исключительно своей любознательности, даровитости и трудолюбию.
Окончив в 1879 году учительскую семинарию Военного ведомства, Николай Алексеевич в том же году был назначен учителем военной прогимназии (кадетский корпус) в Оренбурге. Такую же скромную должность занимал он затем в кадетском корпусе в Пскове и в Ташкенте, то есть практически всю свою жизнь. В Оренбурге всё свободное время Николай Алексеевич проводил в экскурсиях и на охоте. К весне 1884 года он закончил рукопись книги «Орнитологическая фауна Оренбургского края», напечатанной в 1888-м в «Записках Академии наук» под редакцией академика Ф. Д. Плеске, высоко оценившего это исследование.
Из Оренбурга Николай Алексеевич совершил пять путешествий в Закаспийский край (1884, 1985, 1886, 1889 и 1892 гг.), на территорию нынешней Туркмении, проникая и в пограничные части Персии (ныне – Иран). Итогом этих экспедиций явилась капитальная монография «Орнитологическая фауна Закаспийского края» (1896), ставшая на многие десятилетия основным источником сведений о птицах этого пустынного региона.
В 1892 году Зарудный переводится преподавателем кадетского корпуса в Псков, где служит до 1906-го, усердно изучая местную фауну. Результат этих исследований – фаунистическая сводка «Птицы Псковской губ.» (1910), законченная им уже в Ташкенте в 1907 году. В эти же годы Николай Алексеевич совершает три больших путешествия в Восточную Персию и одно – в Западную. На них стоит остановиться подробнее.
Во время первого путешествия в 1896 году Николай Алексеевич проникает в Сеистан; во втором (1898), пройдя через Сеистан, углубляется в центр персидского Белуджистана до города Бампур. В третьем путешествии (1900–1901) Николай Алексеевич прошёл Иранское плоскогорье поперёк в самом широком его месте и исследовал Мекранское побережье Индийского океана. В четвёртом путешествии (1903–1904) Зарудный проник в персидскую Месопотамию до Персидского залива. На этот раз он исследовал Западную Персию и южное побережье Каспийского моря.
Путешествия по Персии дали огромные зоологические сборы, обогатившие музеи России и некоторые иностранные (например, музей Ротшильда в Тринге) большими зоологическими коллекциями, и выявили ряд новых видов и подвидов позвоночных и беспозвоночных животных. На материалах этих путешествий Николай Алексеевич Зарудный опубликовал много работ, в которых были даны ценные общегеографические сведения о Персии и многочисленные данные по распространению, биологии и систематике птиц. Сводкой всех орнитологических результатов персидских путешествий является публикация на немецком языке обобщающей работы «Verzeichnis der Vцgel Persiens» (1911).
Николай Алексеевич Зарудный совершал свои путешествия на ишаках и верблюдах, много тысяч вёрст он прошёл пешком. О трудностях и опасностях, которым подвергались путешественники в безводных иранских пустынях, свидетельствуют выдержки из книги Н. А. Зарудного «Экскурсия по Восточной Персии» (1901).
«Утром 6 сентября мы действительно находим колодцы, но вода их для питья оказывается негодною; бурая как шоколад, вонючая, горькая и, что печальнее всего, солёная. Все падают духом, только Регимдад (мой проводник) не унывает и в знак клятвы, показывая на свою седую бороду, обещает через несколько часов провести караван к колодцам с хорошей водой. Дав немного отдохнуть нашему скоту (ишаки отказались от водопоя), мы вьючим его и направляемся к северо-востоку, где, по словам Регимдада, есть колодцы на более близком расстоянии, чем известные мне. Вскоре один верблюд падает; градом сыплются на него удары, но он уже больше не встаёт. Перевьючив бар, мы идём дальше, попрежнему без дороги, и час проходит за часом. Среди своих людей я слышу звуки рыдания и возгласы: «Зачем мучиться и идти дальше, мы всё равно умрём». Регимдад объявляет, что он спутался, что к вечеру мы будем у воды, но на этот раз он уже не трогает своей бороды. Снова идут часы за часами, солнце скрывается за горизонтом и наступает ночь. Рот и горло пересохли, язык шуршит, как бумажный, в глазах стоят огненные круги и сыпятся искры. Пройдя ещё несколько часов, всего мы сделали в этот день 46 верст, я из боязни, что вьючный скот откажется служить окончательно, приказываю остановиться и дать ему отдохнуть. Я спрашиваю Регимдада, что нам делать дальше. Он молчит и поднимает руки к небу. Тогда мы решаем, дав отдохнуть верблюдам и ишакам, идти на северо-запад, к Хамуну. Наступили тяжёлые минуты; голова кажется налитою расплавленным свинцом, виски сжимаются как тисками, в мозгу что-то сверлит и ноет, губы трескаются и из ранок вытекает густая тёмная кровь, которая тут же запекается. Все мы почернели и страшно исхудали. Я понимаю наше критическое положение, и мне безумно жалко потраченного труда и собранных коллекций». Казалось бы, хуже некуда, но и это ещё не все злоключения:
«Через полчаса после остановки я слышу хриплый от жажды крик Джангира: «дуз, дуз» (воры, воры) и при свете звёзд вижу, как несколько человек белуджей гонят наших ишаков и верблюдов прочь от стана, причём гулко слышатся в ночной тишине удары палок, которыми они их погоняют. Один из моих людей лежит без памяти, двое отстали ещё днём, и для них мы оставили приметы. Я остаюсь с Пир-Магомедом и Регимдадом караулить багаж, а препаратора Литвинова с переводчиком и Джингиром посылаю отбивать наш скот. Вскоре раздаются учащённые выстрелы берданок. В это же время к стану подлетает всадник на верблюде, но зарядом картечи из своего дробовика я заставляю его опрокинуться на верблюжий горб; животное пугается выстрела и скрывается со своей ношей в тамарисковых кустах. Всё обходится благополучно; скот водворяется на место, а мы избавляемся от крупной опасности, так как если бы разбойникам удался их план, мы вряд ли дошли бы до воды… Часа в два пополуночи 8 сентября, забрав больного, который, к счастью, скоро пришёл в себя, и оставляя для отставших приметные знаки, мы двинулись дальше. Пройдя около тридцати трёх верст в западном и северо-западном направлении и потеряв ещё одного верблюда, мы были принуждены остановиться, так как скот отказался идти дальше. Кое-как была расставлена палатка и расположен багаж. Литвинов впал в беспамятство и стал бредить; у людей, ещё державшихся на ногах, в глазах появилось растерянное и безумное выражение. Вероятно, такое же выражение было и у меня, так как ко мне вдруг нагибается Пир-Магомед и говорит: «Сагиб, не бойся, ты умираешь вместе с мусульманами, и я буду просить бога и его пророков, чтобы ты попал в рай; я сеид, и просьба моя будет исполнена»… Без воды и при усиленном движении (шли всё время пешком и сделали более 90 вёрст) мы пробыли двое с половиной суток, причём погода в эти дни стояла довольно жаркая».
И в таких тяжёлых условиях Николай Алексеевич не просто выживал, а напряжённо работал. Из этих экспедиций по труднодоступным районам Белуджистана он привёз только птиц 3140 экземпляров, среди которых оказалось несколько новых для науки форм (а собирались также млекопитающие, амфибии, рептилии и насекомые, последние – десятками тысяч).
За исследования персидских пустынь Николай Алексеевич Зарудный получил малую золотую медаль Русского географического общества, а описание путешествия по Восточному Ирану составило три книги, изданные Географическим обществом в 1901– 1904 годах. В 1901-м Николай Алексеевич Зарудный получил от Русского географического общества премию имени Н. М. Пржевальского за путешествия по Восточной Персии и труды по зоогеографии Персии. В 1904-м Николай Алексеевич Зарудный вторично получил от Русского географического общества премию имени Н. М. Пржевальского за путешествие в Персию. За изучение природы России и сопредельных частей Азии Николай Алексеевич в 1907 году получил от Русского географического общества серебряную медаль имени Пржевальского.
Но особой наградой были ни с чем не сравнимые ощущения первооткрывателя от встречи с новой, незнакомой фауной птиц. Об этом Николай Алексеевич написал не менее красочно, чем о трудностях путешествий: «Перед Бампуром появились бугристые пески, изобильно поросшие незнакомыми, пышными высокими кустарниками и акацией. Эта последняя образует здесь уже настоящий лес – первый после лесов Геррируда. Я останавливаюсь в тени и, дождавшись отставшего каравана, делаю несколько глотков воды. Усталость проходит и чувствуется прилив бодрости. Ну, думаю, здесь уже должны встречаться южные индийские птицы и снимаю ружьё из-за плеч. И точно: в тот же момент слышу хлопанье крыльев у вершины дерева, вижу какого-то незнакомого ястреба, стремительно вылетающего из чащи, и валю его метким выстрелом. Бегу к своей добыче и с восторгом узнаю в ней индо-малайского Butastur teesa. Вслед за громом выстрела слышу резкие незнакомые крики; поспешно подобрав убитую птицу, я мчусь туда, откуда они раздаются, неожиданно вспугиваю какую-то куропатку и, застрелив её, признаю в ней Ortygornis pondicerina, которую до сих пор ещё никогда не держал в руках. Радости моей нет границ, и я торжествую… Вдруг совсем близко раздаётся странный свист; я оглядываюсь и замечаю крошечную птичку, кажущуюся совершенно чёрной; вкладываю в ружьё мелкодробный патрон и несколько секунд спустя первый раз в жизни рассматриваю великолепно го медососа (Nectarinia brevirostris). Чувствую, что глаза мои смеются от удовольствия, что лицо складывается в улыбку…»

Сейчас, спустя столетие и более, ни для кого не секрет, что генеральный штаб, бывший в те времена главным спонсором большинства экспедиций Императорского русского географического общества во внутренние и центральные районы Азии, был очень заинтересован в топографической и иной информации о новых землях. Да это и не было особенностью именно российского генштаба, в XIX веке разведкой в пользу своей страны занималось едва ли не большинство путешественников. Неудивительно, что не избежал этой участи и Николай Алексеевич Зарудный в своих путешествиях по Ирану.
Николай Алексеевич свободно владел многими тюркскими языками, хорошо пел и играл на местных инструментах. Он получил из казны генштаба 1000 золотых рублей и ему было предписано расплачиваться золотом щедро, чтобы у местного населения было представление о России как о богатой стране. Ему было рекомендовано рекламировать трёхлинейные винтовки и пистолеты системы «Маузер»: затевать во время празднеств соревнования по стрельбе, на которых Николай Алексеевич (сам великолепный стрелок) на деле показывал превосходство русского оружия. Предписывалось дарить местным феодалам оружие, но строго ограничивать количество патронов – для того чтобы по окончании боеприпасов местные начальники за их покупкой обращались к России.
Во времена путешествий Николая Алексеевича Зарудного по Персии здесь существовало резкое разделение территории на сферы влияния России и Англии. Российский консул в Тегеране предупреждал Николая Алексеевича о противодействии его путешествиям в южную половину страны со стороны англичан, которые запрещали местному населению продавать ему продовольствие и оказывать другие услуги. Более того, на Николая Алексеевича даже организовывались покушения. Но Зарудный был смелым человеком. Во время одного из покушений на него он не только отбился от троих нападавших, но ранил одного из злоумышленников и всех их обратил в бегство. В другом случае, когда местный житель отказался продать ему овцу, он, не задумываясь, застрелил одного из лучших баранов и расплатился золотом…
В 1906 году Зарудный поселился в Ташкенте, где работал преподавателем кадетского корпуса. С этого времени он начал систематическое исследование орнитологической фауны центральной части Туркестана. С 1906 по 1912 год Николай Алексеевич путешествовал в ближайших и дальних окрестностях Ташкента, в отрогах Таласского Алатау; исследовал орнитофауну Южной и Северной Ферганы, совершил большую поездку по южным владениям Бухарского ханства, предпринял зоологическое обследование берегов Сырдарьи от Чиназа до Перовска (Кзыл-Орды). Материалы по орнитофауне исследованных районов вошли в большую серию его «Заметок по орнитологии Туркестана», публиковавшихся в «Орнитологическом вестнике».
Ташкентский период жизни Николая Алексеевича был очень плодотворным. Была закончена сводная работа на немецком языке о птицах Ирана, опубликованная в «Journal fьr Ornithologie» (1911, Jg. 59: 185-241). В 1912-м Н. А. совершил поездку в Центральные Кызылкумы, результатом которой явилась его большая работа «Птицы пустыни Кызыл-Кум» (Зарудный, 1915). Лето 1914 года Зарудный провёл в плавании по Аральскому морю. В описании маршрутов этой поездки им были отмечены изменения в конфигурации берегов и островов Аральского моря, происшедшие со времени экспедиции Л. С. Берга (1902). Эти данные представляют большой интерес и по сей день, так как позволяют проследить постепенные изменения в очертаниях береговой линии Аральского моря. Результаты орнитологических наблюдений этой поездки он изложил в большой работе «Птицы Аральского моря» (Зарудный, 1916). В апреле 1918-го открылся Среднеазиатский университет (САГУ), и Николай Алексеевич стал читать в нём курс зоологии. Тогда же открылся Туркестанский народный музей, директором которого Николай Алексеевич был до конца жизни.

Внезапная смерть Николая Алексеевича 17 марта 1919 года, полгода не дожившего до своего 60-летия, до сих пор не находит своего логического объяснения и вызывает всякие предположения, тем более что погибнуть от шальной пули в те годы революционного лихолетья было очень даже легко. Однако надо учитывать, что могучий от природы организм Николая Алексеевича был заметно подорван перегрузками и особенно трудностями его путешествий. Об этом сам Зарудный в статье «Заметки по орнитологии Туркестана», опубликованной в «Орнитологическом вестнике» за 1910 год, писал: «Уже усталость сказывается: даёт себя знать прожитое полустолетие и тяжёлая педагогическая служба; сказываются путешествия, экскурсии и охоты, из которых одни были совершены при маловозможных условиях ослепительного солнца, палящего зноя и сверкающих солончаков, а другие – на громадных горных высотах, где порою среди снегов, льдов, туманов и грандиозных скал с болью билось сердце, кружилась голова, темнело в глазах и подкашивались ноги. Сказываются те восторги, которые я переживал, когда под моими пулями падали звери, когда удачно охотился по дудакам, гусям и лебедям, когда находил что-нибудь любопытное…». Судя по этим словам, нет смысла строить всякие версии…
Похоронили Николая Алексеевича на Боткинском кладбище в Ташкенте. Недавно Р. Д. Кашкарову удалось разыскать в церковной книге запись о похоронах Николая Алексеевича, но сама могила не сохранилась, и памятник ему в 2012 году пришлось ставить просто на этом кладбище…
Николай Алексеевич Зарудный ушёл из жизни очень рано. Прежде временная смерть помешала ему закончить начатую в 1915 году большую работу «Орнитологическая фауна Туркестанского края», которая должна была явиться полной сводкой птиц всего Туркестана. Эта ценнейшая рукопись хранится в Орнитологическом отделе ЗИН РАН в Петербурге, и за прошедшие 90 лет ею пользовались десятки орнитологов при составлении фаунистических сводок по Казахстану, Узбекистану, Туркменистану и другим странам среднеазиатского региона. Через 50 лет один из последователей Николая Алексеевича, крупный орнитолог К. А. Воробьев писал: «Преждевременная смерть остановила кипучую и столь плодотворную деятельность замечательного нашего натуралиста и путешественника. Оборвалась яркая, самобытная, прекрасная жизнь одного из выдающихся орнитологов нашей страны. Эта жизнь, отданная столь щедро науке, будет ещё долгие годы побуждать молодых исследователей к дальнейшим подвигам в изучении природы» (Воробьев, 1978).
Не вдаваясь в оценку персидских работ Николая Алексеевича, которым в полном смысле слова цены нет, можно сказать, что его публикации по орнитологии Средней Азии и Южного Казахстана до сих пор составляют основу наших знаний. Колоритная фигура Николая Алексеевича Зарудного занимает совершенно особое место в орнитологии первой трети ХХ столетия, и этот период заслуженно носит его имя.