Михаил ПУСТОВОЙ
Ради чего убегают из цивилизации в глушь?
Знакомый, как многим, так и немногим, пейзаж – одинокая палатка в окружении обнажённых гор, в складках которых никогда не тает снег, бешеный ветер, сверкающие молнии. Бежать некуда. Впрочем, мокрый до нитки и усталый человек с рюкзаком, хотя и испытывает чувство страха, но безумно рад месту, куда его день за днём вели ноги. Этот монолог от первого лица – ответ на вопрос, почему подмосковный журналист, пренебрегая стабильностью, месяцами бродит по горным краям, проезжает ради этого десятки тысяч километров автостопом и не любит город, мечтая переселиться в Сибирь.
Если бы недавно мне сказали, что я буду бродить в одиночестве по горным тропам, человеческим и звериным, радоваться холодной тушёнке, спать в сырой палатке и ездить автостопом, то я бы, недоумевая, пожал плечами. Все мои познания о «дикой» природе когда-то заканчивались просмотрами постановочных сериалов от «Дискавери» – о жизни офисного планктона с континента на Аляске, например. Возвращаясь лесом ночью с работы, я опасливо оглядывался на тёмные заросли. Теперь нахожу гармонию в десятках километров от человека – в тайге, тундре и посреди горных отрогов, хотя бурые медведи, голод и боль от трескающихся пальцев часто норовят испортить мне этот праздник жизни. Когда-то я был журналистом провинциальных изданий. Локальные газеты по цепочке обанкротились, и настал час писать не о проблемах районного ЖКХ, а о путешествии в Мурманск автостопом в осенние морозы с летним спальником. Между этими полюсами – серым миром газет и свободой, была попытка прорваться в охваченную гражданской войной Украину, но я неожиданно оказался далеко за Уралом. На попутках добрался в Горный Алтай. Мой первый автостоп – сразу более четырёх тысяч километров: первое пересечение Волги, серпантины Урала, огромный и мутный Иртыш, душный Омск, сибирские степи, полные болот и тополей. Ещё были превратности человеческих отношений мужчины и женщины и учебник автостопа бородача-суннита по имени Антон Кротов.
Горы поразили меня, жителя монотонной и перенаселённой Среднерусской равнины. Люди создают города, а они исчезают; обитатели, живущие в них, как сельди в бочке, лишённые запахов леса, гордятся архитектурой, которая, спустя века, растворится в пыли руин. Горные же хребты дотянут до краха планеты по имени Земля. Даже скульптор не в силах превзойти их естественное величие и изящество, в сочетании с буйством сибирских и лапландских рек. Ещё в новосибирских деревнях и на горно-алтайских полянах я впервые увидел коноплю и смешных туристов-хиппи, которые ею накуривались и скучали. На самом деле, ничего экстраординарного, с чем я столкнулся впоследствии, не было. Красоты Обского моря, с его песчаными пляжами и зарослями облепихи; стоянки у Катуни, с необычного мелового цвета водами; бессонная ночёвка, из-за холода, на высокогорном озере у Улаганского перевала в паре километров от дороги. Настороженные взгляды на скуластых жителей окраины. Потом пришла ежегодная зимняя ностальгия и томление. Чтение форумов, выбор маршрутов, беготня по магазинам в поисках распродаж снаряги (дорого же стоит!), ломание головы над тем, что брать – какой рюкзак, палатку и ботинки. Обитая в Москве, я сдавал кровь, пока меня не забраковали врачи, ходил на платные фокус-группы и раздавал листовки: хватался за любой способ накопить на грядущий сезон свободы. Автостоп и горный поход – это кульминация длинной цепочки последовательных событий. Со временем растёшь как турист. Я ушёл на неделю в арктическую тундру посмотреть Баренцево море и искупаться в нём, рассчитывая в день проходить по 30 километров, и зачем-то взял нетбук (от костра заряжать – ага?); и обнаружил, что обратно топать ещё три дня, а продуктов на один. Узнал, что светодиодные фонари из армейского секонд-хенда, что светят метров на сто, садятся через два часа; и ты в итоге бредёшь по речному руслу в ночном мраке Кубани. Умудрился угодить в центр бурана, ударившего по Хибинам – как же весело и страшно было! Пролетают годы, исчезает позорный жир на теле, и ты уже осознанно рвёшься в сумерках на перевал сложной категории проходимости в сбивающий с ног буран. Перевал Северный Чоргорр в октябре – как же хорошо это было! Одежда обледенела, а потом я километр полз по живым камням вниз.
Недельные походы сменились трёхнедельными, и я стал разбивать лагерь там, где человеку не хватает кислорода. Я видел древний ледник Актру и осматривал окрестности на высоте трёх с половиной километров в окружении туманов или при закате слепящего солнца: гора Юбилейная и Купол Трёх Озёр. Я стал брать термос и солнечный аккумулятор и ориентируюсь в горах без навигатора, а вес моего рюкзака на старте достиг 45 килограммов. Большинство, что прибегают к услугам турфирм (я не о турах на пляжи), считают, что прикоснулись к живой природе. Но они видят малую долю красоты: выкладывая круглые суммы, получают поездку на прыгающем по грунтовке грузовике до ближайшего горного озера, усеянного бутылками и брошенными мангалами. Им достаются плановые походы, подчас с пьяными и хамоватыми гидами, по избитым маршрутам со скоростью черепахи или авралом. Походник ограничен только непогодой или готовностью максимально долго терпеть недоедание. Я волен менять нитку маршрута – кинуть монетку, чтобы избрать симпатичный и трудный перевал, или идти сутки, ради сосновой поляны на берегу заполярной или сибирской реки, если не хочу спать в болоте или на косогоре.
В походах губы обветренные, ноги ободранные, кожа на моих пальцах трескается, на ступнях заживают проткнутые волдыри. Я моюсь в обжигающих холодом ручьях и озёрах весной, летом и зимой; сплю в палатке, хорошо, если под ней мало камней; кашляю от дыма, готовя на костре, или морщу нос от едкого сухого горючего. Наслаждаюсь жизнью без интернета; не знаю, в какой стране кого выбрали президентом, и не посещаю выборы. Ещё я обязательно кладу в рюкзак три книги: путешественников, альпинистов и геологов, и крайне редко что-то о политике. И я абсолютно счастлив, когда после восхождения на вершину или перевал осматриваю панорамы горных отрогов и морен и встречаю близких по духу людей с рюкзаками за спиной – такое долго хранишь в памяти. Чем дальше горы от европейского центра – тем лучше. Кавказ, плотно заселённый, пропитанный коммерцией и утыканный егерскими постами в заповедниках – это не вариант. Крым – смешно: скромные горы и толпы хиппи.
Да и тянуть на себе рюкзак при тамошней жаре – грустно. Тундры Мурманского берега, усеянные озёрами и сопками, или гранитные горы Кольского полуострова с чарующим запахом Севера в лесных низинах – это зовёт по-настоящему. Как и высотный Алтай, с его ещё не затоптанными Каракабакскими озёрами, уедине нием ущелья Тюте и останцами на плато Карасу. Но больше всего тянет эпическое и труднодоступное, из-за цен на авиабилеты, плато Путораны и непознанная Восточная Сибирь: Тункинские гольцы, хребет Хамар-Дабан и манящий безлюдьем и непогодами Кодар за БАМом. И есть Якутия, воспетая в дневниках фотографа Сергея Карпухина. И та самая Чукотка – гористый край русского материка, исхоженный академиком Обручевым и Тимуром Ахметовым (timurakhmetov.com) в запредельные морозы. Горы – это магнит. Когда ты их не видишь, то от тоски по ним теряешь логику. Это преподаёт урок. Както я, вволю прочувствовав летнее Заполярье, рванул в Сибирь в последний день лета. А в Новосибирске у меня украли паспорт. Работа в последние недели бабьего лета курьером, и вот он – сентябрьский Алтай! Ночь у слияния Чуи и, теперь бирюзовой Катуни, невероятный автостоп в Улаган с видами на Курайский хребет, снимки которого я рассматривал часами.
И морозы ночью, а чем выше в горы – тем крепче. Бессонные ночи, ледяные дожди и снегопад, свежие медвежьи следы. До Шавлинских озёр (их зовут Чемпионом Красоты), я так и не дошёл. Хотя издалека увидел Белуху и познакомился с отличными людьми из Новосибирска. Много ли людей поднимается в горы? Если исходить из того, что на популярных тропах Алтая за день мелькнёт с полсотни человек, – много. Но если взять процент вовлечённого населения, то мало, хотя походы обретают популярность даже в якутской глубинке. Американская федерация альпинистов объединяет двадцать тысяч человек, а российская – несколько тысяч. Да и вояжи в горы – это удовольствие недешёвое. Купить снаряжение для туризма или амуницию для войны на Донбассе – равноценно. Государство предпочитает тратить деньги на пропаганду религии, нежели финансировать турклубы для молодёжи. Как-то в Саратове, когда я возвращался автостопом с Кубани, ко мне подошёл молодой интеллигент с грустными глазами. Он долго меня выспрашивал, что и где покупать из туристической снаряги и куда отправиться. Удушливый степной город довёл его до состояния глубокой депрессии, но взять и рвануть куда-то он медлил. Надеюсь, он всё-таки добрался до гор или хотя бы предгорий Черноморского побережья, а не остался мечтателем. Когда возвращаешься в своё Подмосковье, смываешь дорожный пот и отсыпаешься на мягкой кровати, то уже на третий вечер накрывает дискомфорт. Ты осознаёшь, что человеческий муравейник политического центра страны не предназначен для жизни, если не мыслить категориями офис и магазин.
Ведь легче идти целый день под дождём, а потом стягивать мокрую одежду в палатке и грызть арахис, запивая его едва тёплым кофе, чем проехать в метро из одного конца Москвы в другой, сходить в универмаг за провизией на неделю, а затем готовить индейку на ужин. Хотя зачастую мять бока на жёстком ложе в походе и тратить полтора часа на сборы палатки и рюкзака надоедает. Раньше я уезжал на три-четыре месяца: разминка в мае между Джубгой и Геленджиком, торжество прикосновения к Арктике и высокогорный сибирский финал к осени. Теперь растягиваю сезон путешествий весь календарь – я наконец-то понял, что автостоп прекраснее всего в лютую стужу и ничего невероятного в околозимних похождениях нет. Подумаешь, что снега порой по пояс, одежда не высыхает неделю и последние носки воняют, а к утру с палатки на физиономию капает конденсат. Но с чем ещё сравнится горизонт снежной тундры, который встречается с синим небом и редким солнцем? А границы льда и моря? Но вообще-то полноценный туризм наши СМИ мало интересует, а на бумаге меня печатают почему-то в Казахстане и во Франции. Востребованы размышления колумнистов и политологов; и часто можно прочесть о ЛГБТ, городских сумасшедших и перемещающихся по гостиницам жителях мегаполисов, когда великие экспедиции на пятьсот и полторы тысячи километров, которые приводят меня в восторг, когда я о них узнаю, ютятся в блогах. Глядя на горы далеко-далеко от дома, понимаешь, что даже перспектива быть погребённым лавиной или сорваться на камни не останавливает людей, идущих к этому геологическому чуду Земли. И я понимаю, что ещё мало пройдено маршрутов и написано не так много репортажей о том, что я люблю, а единственный способ продолжать – это стать ближе к горам. Приблизить на четыре часа восходящее солнце, сменив московский часовой пояс на один из сибирских. Жить там, где текут порожистые реки, шумит тайга и стоят великие горы, покрытые ледниками, которые переживут мою любовь к ним.
Фото из архива автора
