Обитатели Зайсанской котловины

Константин ПРОКОПОВ
Мне вспомнилась первая встреча с этими уникальными тушканчиками. Было это более 30 лет назад. Тогда мы с Черемханом мчались ночью на грузовой машине по песчаной степи, и вдруг в полоске света от фар шевельнулся и покатился живой светлый комочек. Я будто катапультировал на ходу из кабины. Черемхан, ещё более близорукий, чем я, не поняв, в чём дело, тормознул, когда моё туловище было уже между передними колёсами. Он рывком вытащил меня за ноги из-под машины, схватил за шиворот, и я обрёл вертикальное положение.

Студентки-дипломницы Восточно-Казахстанского государственного университета имени С. Аманжолова – Зухра, Маншук и Эльвира приехали в Зайсанскую котловину со своим научным руководителем для сбора полевых материалов по фауне и экологии позвоночных этого уникального региона. Обосновались исследователи в большом доме на окраине села; отсюда совершали пешие и автомобильные экскурсии.

Сальпинготус

Киин-Кериш. …Максат гнал свою зелёную «Ниву» на багровый закат, пылавший у горизонта.

– К буре, – предположил я, глядя через лобовое стекло.

– «Буря, скоро грянет буря», – процитировала Маншук знаменитого пролетарского писателя.

– Маншук, ты ещё не спишь? «Жаворонкам» пора на покой, бай-бай, – пошутила Зухра.

– Ага, мы же едем считать сальпинглотусов, а они занесены в Красную книгу Казахстана, – будто оправдывалась Маншук.

– А у тебя дипломная работа по краснокнижным видам млекопитающих Зайсанской котловины. Всё село уже знает об этом, – заметила Эльвира.

– Ага, я же хожу и спрашиваю у жителей.

– После этих твоих походов да расспросов местные парни не дают нам покоя, – ворчала Эльвира. – Их можно даже считать, как твоих «сальпинглотусов».

– Ага, я же не виновата… – обиделась Маншук, но Эльвира её перебила:

– Конечно, ты не виновата, что такая красивая.

– Маншук, – включилась в беседу Зухра. – Во-первых, не сальпинглотусы, а сальпинготусы, во-вторых, не считать, а «проводить учёты численности редчайшего грызуна планеты – джунгарского тушканчика – сальпинготуса по общепринятой методике экологических исследований, а в-третьих, не спрашивать, а «собирать опросные данные у местного населения», – цитировала Зухра своего научного руководителя.

– Я ничего не забыла? Хлеб, картошка, чай. До утра же будем ездить, – беспокоится домовитая Эльвира.

Чтобы добраться до ковыльно-полынной песчаной степи, на которой обитают сальпинготусы, надо пересечь щебнисто-глинистую равнину протяжённостью 20 км.

…А мне вспомнилась первая встреча с этими уникальными тушканчиками. Было это более 30 лет назад. Тогда мы с Черемханом мчались ночью  на грузовой машине по песчаной степи, и вдруг в полоске света от фар шевельнулся и покатился живой светлый комочек. Я будто катапультировал на ходу из кабины. Черемхан, ещё более близорукий, чем я, не поняв в чём дело, тормознул, когда моё туловище было уже между передними колёсами. Он рывком вытащил меня за ноги из-под машины, схватил за шиворот, и я обрёл вертикальное положение.

Выслушав монолог из казахско-русского лексикона, изобиловавший крепкими непечатными выражениями, представлявшими собой гибридные импровизации, я понял, что своим «дурацким» поведением сильно огорчил друга…

– Вон, я вижу, катится, маленький, кругленький, как грецкий орех, – закричала Зухра, прервав мои воспоминания. Максат резко тормознул, и Маншук, всё же успевшая прикорнуть, свалилась с сиденья, что-то бормоча себе под нос. Я толкнул дверцу «Нивы» и мы выпрыгнули наружу.

Сальпинготус резво помчался по полоске света от фар; его едва догнали. Восторгу и визгу не было предела. Только Маншук, откровенно зевая, пропищала:

– Кроха-то какая, как баурсак.

– Сама ты, как баурсак, такая же маленькая и кругленькая, – рассмеялась Зухра.

– Ты ещё скажи, что такая же вкусная. Сравнение с баурсаком пришлось очаровательной Маншук явно не по душе.

– Странная ты всё же, Манька (так ласково называли Маншук в миру). У тебя дипломная по краснокнижным видам млекопитающих Зайсанской котловины, а ты дрыхнешь без задних ног, – отчитала Эльвира подругу. – И если бы не Зухра…

– А потому что я – «жаворонок», а Зухра – «сова»,– оправдывалась Маншук.

Сальпинготуса осторожно передавали из рук в руки, как великую драгоценность. Даже Максат удостоил его своим вниманием, заметив при этом, что ожидал встречу с крупным зверем, «а этих кузнечиков я уже видел, но молчал».

И мы двинулись дальше. Вскоре в свете фар мелькнул мохноногий тушканчик, обычный вид для песчаных массивов Зайсанской котловины, поэтому я слабо отреагировал на эту встречу, только сделал соответствующую запись в дневнике.

Иначе восприняла это событие Маншук, которая, видимо,   решила взять реванш за сальпинготуса. Видя, что я не намерен бегать за быстроногим спринтером, Маншук что-то выдала на родном казахском языке, отчего все прямо-таки взорвались от смеха.

Мохноногий тушканчик

У «Нивы», на мой взгляд, есть конструкторский изъян: сидящим сзади пассажирам можно выбраться наружу только через кабину, откинув вперёд кресло, на котором сейчас сидел я. Маншук так сильно толкнула моё кресло, одновременно открыв дверцу, что я мешком выпал из кабины и приземлился на четвереньки.

Ощутив на спине уколы от острых каблучков, я догадался, что это стартовала Маншук. (Ох, как они теперь ноют перед непогодой, эти раны на спине и в сердце, нанесённые мне красавицей Маншук.)

До сих пор не могу понять, как Маншук исхитрилась, что называется, голыми руками схватить крупного мохноногого тушканчика, у которого зубы, без доли преувеличения, под стать лезвию бритвы, что я неоднократно испытывал на себе.

Маншук же умудрилась так цепко схватить свою жертву, что тушканчик, бедняга, только дрыгал ногами, отчаянно крутил хвостом, поощряемый визгом Маншук, у которой был такой зловещий вид, словно она держала не мохноногого тушканчика, а бикфордов шнур.

На базу мы вернулись в три часа ночи. Маншук сразу же ушла в спальню, затворив за собой дверь, а мы ещё долго шумели, обменивались впечатлениями, а когда сели пить чай, я спросил у Зухры, что сказала Маншук, когда я мешком вывалился из кабины, отчего все так заразительно хохотали? Зухра снова, как прежде, рассмеялась.

– Непереводимая игра слов, – дипломатично уклонилась Зухра от ответа.

– Вы так дружно смеялись, можно передать хотя бы смысл? – настаивал я.

– Понимаете, – осторожно начала Зухра, – прямо перед машиной бежал какой-то зверёк, а вы спокойно сидели, никак не реагируя, ну, Маншук сравнила вас… – Зухра снова рассмеялась, не решаясь продолжить объяснение.

– Ну, – подбодрил я Зухру, – с кем или с чем она меня сравнила?

– Она сказала: «Сидит, как трухлявый пень, в очках и шляпе», – выдохнула Зухра.

– И это ты называешь непереводимой игрой слов? – взорвался я и почему-то начал икать, сглотнул комок густой слюны, глаза мои защипали, как от мыла, я снял очки и долго протирал их без особой надобности носовым платком, бегая по комнате. Заметив мое волнение, Зухра принялась успокаивать:

– Это ничего, это же Маншук, она же ещё ребёнок.

– Хорошенькое дельце. Она же оскорбила меня, – кипятился я. – А у меня, между прочим, учёная степень, учёные звания.

– Ну, Маншук, конечно, погорячилась, преувеличила чуточку, – подлила Зухра масла в огонь.

– Ах, только чуточку, – снова вскипел я.

– Вы однажды сказали, что вам нравятся старые пни, – вспомнила Зухра.

– Да, да…, – пролепетал я рассеянно. – Очень нравятся, особенно трухлявые, в очках и шляпе, – ворчал я, медленно остывая.

Неожиданно из спальни открылась дверь и на пороге появилась заспанная Маншук.

– Ага, ты, Зухра, неправильно перевела. Я сказала не трухлявый, а гнилой, – выпалила она, видимо, считая, что это меняет дело к лучшему. – И вообще, кончайте базарить, я хочу спать, – и хлопнула дверью.

– Ах, гнилой пень, это тогда ничего, это простительно, гнилой пень это даже хорошо, – скрипел я зубами.

Но меня некому было слушать, потому что Зухра и Эльвира так хохотали, что, кажется, это от их смеха в селе вдруг запели первые петухи. Глядя на них, рассмеялся и я.

А в 8 часов утра нас разбудили сигналы «Нивы» и мы поехали на знаменитую сопку Ашутас.

Пискливый геккончик

Пообщавшись тепло с пограничниками, мы долго шли навстречу солнцу и ветру по плоской вершине сопки Ашутас, расположенной на востоке Зайсанской котловины. Потом начали спускаться по крутому глинистому склону в глубокий каньон. Из-под ног сыпалась рыхлая красноцветная глина.

– Я вижу маленькую ящерицу, – закричала отставшая от нас Маншук. – Мне её ловить? – Голос Маншук звонким эхом прокатился по ущелью.

Здесь могла встретиться очень редкая ящерица – глазчатая ящурка, но поймать её нелегко – стрелой мелькает она среди кустарников, едва успеваешь следить за ней взглядом.

К моему удивлению, Маншук тут же сообщила: «Поймала, скорее сюда, она шевелится и царапается, я сейчас её брошу». Зухра, Эльвира и я поспешили к месту событий.

На пухлом пальчике Маншук дремал… пискливый геккончик, крохотное, милое серенькое создание с тонкими ножками. Пискливый геккончик издал протяжный металлический писк, чем подтвердил правильность нашего определения.

– Мы прошли и ничего не заметили, а Маншук обнаружила очень интересный вид, – похвалил я первооткрывательницу.

– А это потому, что она сама, как пискливый геккончик, всё время пищит, и такая же миниатюрная, – засмеялась Зухра, внимательно разглядывая геккончика.

– Таких ящериц не бывает, – рассмешила нас Эльвира.

– Ага, не бывает, я же поймала, – обиделась Маншук. – А пискливый геккончик занесён в Красную книгу Казахстана? – поинтересовалась она.

– Нет, – ответил я.

– Тогда зачем я его ловила? У меня же дипломная по краснокнижным видам, – действительно запищала Маншук.

– А мы предложим этот вид к занесению в региональную Красную книгу Восточного Казахстана, – успокоил я Маншук. – В этом и заключается смысл наших эколого-фаунистических исследований.

Мы разбрелись по причудливым каньонам Ашутаса, фотографировали, рисовали, писали.

– Прикиньте, девчонки, вы прошли и ничего не заметили, а я увидела геккончика. Лежит под кустом и хвостиком шевелит, – похвастала Маншук, когда мы шли к реке Черный Иртыш. – Можно сказать, открытие сделала.

– Я, между прочим, тоже сделала важное для себя открытие, – вмешалась в разговор Эльвира.

– Какое? – насторожилась Маншук.

– Что ты, Маншук, ещё ребёнок, и к тому же – хвастунья. Зухра вчера на ночных учётах первой заметила крохотного сальпинготуса и помалкивает, а ты заснула в машине.

– А потому что я – «жаворонок», а Зухра – «сова», – оправдывалась Маншук.

– Перестаньте, девчонки, ну что вы, в самом деле, – пожурила подруг Зухра.

На высоком песчаном берегу Чёрного Иртыша сделали привал, пообедали.

В Восточном Казахстане пискливого геккончика находили и ранее, но всё же каждая новая встреча интересна, потому что уточняет распространение по региону этого уникального по своей биологии редкого вида.

Питается пискливый геккончик насекомыми, среди которых преобладают мелкие жуки, гусеницы и бабочки, клопы, прямокрылые, цикадки, двукрылые, муравьи, а также пауками, скорпионами и фалангами. В конце мая откладывает одно, реже – два яйца. В июле появляются молодые особи.

«Надо верить людям»

Максат подбросил нас рано утром вглубь Чёрноиртышских песков, а сам укатил обратно в село, пообещав приехать вечером. Когда его зелёная «Нива» скрылась за поворотом, Маншук с тоскливыми нотками в голосе выдала: «Не приедет».

– Почему ты так плохо думаешь о нём? – спросила Эльвира.

– А потому что мы, дураки, заплатили ему сразу, – отрезала Маншук.

– Перестань, Маншук, он же ради нас покупал бензин, тратил личное время. Надо верить людям, – пожурила подругу Зухра.

А вокруг расстилается безбрежная ковыльно-полынная песчаная степь, она манит, зовёт за собой вдаль. Что там, за далью? Равнина! С чем тебя сравнить? Какой глагол благословить?

С юга на горизонте маячат рвущиеся в поднебесье оснеженные вершины Саура, а с севера голубыми китами возвышаются хребты Южного Алтая. С утреннего неба льётся хор жаворонков. Мы часто останавливаемся, рассматриваем следы на песке.

– Вот эти «фасолинки» принадлежат редчайшему грызуну планеты – джунгарскому тушканчику – сальпинготусу, который обитает только в Зайсанской котловине, эндемик Восточного Казахстана, – объяснял я. – А это бисерные следы хомячка Роборовского.

– Змея! Она уползает, скорее сюда, – крикнула Маншук. Под кустом джузгуна в тени лежал узорчатый полоз. Его толстое брюшко свидетельствовало о том, что полоз уже позавтракал.

– Чувствуете прелесть дикой природы? – спросил я.

– Ага, здесь так хорошо, – призналась Маншук. И, помолчав, добавила: – Как хорошо, что я здесь не живу.

– А я чувствую, что сильно проголодалась, – призналась Эльвира. И мы направились к реке Чёрный Иртыш. Под ногами сновали зайсанские круглоголовки, в кустах джузгунов мелькали глазчатые ящурки. За обедом завязался оживлённый разговор.

– Глазастая же ты, Маншук, как глазчатая ящурка, – позавидовала Эльвира. – Вчера увидела крошечного пискливого геккончика, а сегодня – узорчатого полоза.

– Ага, я же иду и смотрю вниз, чтобы не загореть, – разочаровала нас Маншук прозаичностью своего ответа. – А то приеду домой, в Усть-Каменогорск, вся чёрная, а мой парень меня не узнает.

– А чего же ты вчера морочила голову пограничнику? – поинтересовалась Эльвира.

– На заставе, штоль? – пропищала застигнутая врасплох Маншук. – Прикиньте, девчонки, подходит ко мне высокий симпатичный парняга в кирзовых сапогах. «Разрешите, – говорит, – с вами познакомиться. Меня зовут Бауржан. С этой минуты моё сердце принадлежит только вам». И прижал руку к сердцу.

– К твоему сердцу? – съязвила Эльвира.

– Дурочка ты, Эльвирка, я рассказываю, а ты не слушаешь, – обиделась Маншук.

– Бедный Бауржан. Ему теперь придётся бегать в самоволку аж за 500 км, в город Усть-Каменогорск, – заметил я.

– Ты, Маншук, такая красивая, светленькая, кудрявая, глаза у тебя, как у маралухи, огромные, золотистые, и фигурка, что надо, – позавидовала  Эльвира, тяжело вздохнув.

– Ага, я нравлюсь парням, – простодушно призналась Маншук.

– Она поймала рыбу, смотрите, понесла её в лапах, – закричала Зухра, которая не принимала участия в нашей болтовне, а разглядывала в бинокль обширный залив, у которого мы остановились на обед. – Прямо с лёту упала в воду.

Оказывается, крупная рыбоядная птица – скопа сцапала леща и понесла в лес.

На разливе плавали кряквы, поганки, крохали, летали чайки, кулики, огари. К нашему «столу» начали прибегать зайсанские круглоголовки. Они бегали с закрученными в колечко хвостами, напоминая миниатюрных лаек, недовольные тем, что мы обосновались на их участке.

В назначенное время Максат действительно не приехал. Потянулись томительные минуты ожидания.

– Может, пешком пойдём. Не ночевать же нам под открытым небом в 20 км от села, – предложила Эльвира.

– Ага, а что я вам говорила, – снова запищала Маншук. – Обманул нас Максат. Деньги взял, а сам не приехал. «Надо верить людям», – передразнила она Зухру. – Верь после этого…

Но Маншук не успела развить свою дерзкую мысль, потому что из-за поворота зелёной птицей вылетела максатовская «Нива».

– Вчера вспахал огород. Картошку посадили сразу, а сегодня целый день возились с мелочью, ладили грядки под помидоры, лук, капусту, морковь, – устало доложил Максат.

– А я уж думал, что ты не приедешь, – положил я руку на плечо Максату. – Так и сказал: «Обманул нас Максат. Деньги взял, а сам не приехал».

Маншук даже меня обругала: «Надо верить людям». Так сказала.  Сиденье под Маншук заскрипело, и она смущённо отвела свои прекрасные глаза.